Цветочное вдохновение — по случаю и по приказу…

Петербург еще с петровских времен воспринимался как самый европейский город России, не случайно его и сегодня сравнивают с Венецией, Лондоном и Парижем. Петр задумал свою столицу, по словам французского историка Анри Труайа, как «русскую реплику Амстердама». Северная столица изо всех сил стремилась во всем походить на Европу: итальянские архитекторы возводили величественные архитектурные ансамбли, а за стенами нарядных фасадов в дворцовых интерьерах протекала жизнь на «европейский манер», голландские и французские садоводы создавали сады и зеленые кабинеты, а в особняках — зимние сады. Значительная часть населения города состояла из иностранцев, и флору северного города по большей части составляли «пришельцы» из разных стран. Иностранцы приезжали на берега Невы в поисках лучшей жизни и оставались навсегда — одни по случаю, другие по царскому приказу. Вместе
с ними «кочевали» многолетние растения, они так же, как люди, одни по случаю, а другие по царскому распоряжению, навсегда прижились в столичных садах и стали петербургскими «жителями».

В самом начале XVIII века Петр I начал выписывать иноземные деревья, кустарники и цветы как из отдаленных областей России, так и из зарубежных стран. Среди документов петровского времени постоянно попадаются сведения о доставке их в Петербург. Например, в 1719 году садовнику Шульцу в Гамбург был послан заказ на «3000 шт. сиринги испаника [сирени. — Примеч. Е. Келлер], 100 шт. роз, 20 шт. махровых клематисов». Садовнику Штеффелю был заказан обширный набор семян и луковиц цветочных растений, душистых и пряных трав. Подобные же заказы посылались в Гданьск, Амстердам, Швецию.

В 1697 году юный Петр в составе Великого посольства путешествовал по странам Западной Европы. Особенно запомнились царю голландские сады, судя по обилию заказов на тюльпаны и другие луковичные растения. Разнообразие цветов в голландских садах поразило его воображение. Большое впечатление произвела на Петра «тюльпаномания»: в XVII веке тюльпаны в Голландии разводили, ввозили, вывозили, ими торговали, а некоторые луковицы представляли настолько большую ценность, что их можно было обменять на небольшое поместье или вполне приличный экипаж. Тем не менее предпочтение отдавалось душистым растениям.

Петр навсегда сохранил особое отношение к голландским садам, его любимым садовником стал голландец Ян Розен. Царь, пытаясь перестроить русский быт, посылал за границу молодых людей учиться голландскому садовому искусству, и со временем в Петербурге появились отечественные садовники. Цветы сажались в соответствии с модой и вкусами того времени. Так, в первой половине XVIII века модными любимцами были розы, их называли розаны. Голландский садовник Б. Фок даже изобрел способ защищать их от зимних морозов: он стал укрывать растения еловыми лапами, войлоком и рогожами.

В те времена левкой, анемона, золотая розга, генциана (горечавка) использовались в качестве пряностей, позднее, в начале XIX века, они стали популярными декоративными цветами. У владельцев частных садов то и дело вспыхивал интерес к той или иной модной заморской новинке, но петербургский климат увлечениям садоводов диктовал свои условия, и некоторые новинки вынуждены были переселяться в оранжереи, но многие «иностранцы» из теплых стран все‑таки прижились в петербургских садах. Сегодня даже трудно представить, что столь знакомые и любимые цветы — «эмигранты». Например, левкои, резеда, львиный зев, душистый горошек прибыли из Средиземноморья, флоксы, золотарник (золотая розга), люпин, рудбекия — из Северной Америки, настурция, петуния, бархатцы — из американских тропиков, а пионы, астры, декоративная спаржа — из Японии и Китая.

Мода на разные виды декоративных растений «приходила» в Петербург из Европы, и столичные аристократы всячески стремились не отставать от ее веяний, поэтому садовники разводили те же цветы, которыми украшались сады самых знатных европейских особ. Модные тенденции во многом зависели от личных вкусов царя, и, по мнению академика Д. С. Лихачева, они сыграли большую роль в развитии русского садово-паркового искусства XVIII века.

Шли годы, постепенно многие декоративные растения, устойчивые в условиях петербургского климата, стали привычными и традиционными. Наряду с роскошными садами, в зелени которых утопали богатые особняки, в небольших садах петербуржцев среднего достатка перед входом в дом располагались клумба или цветник с прекрасными цветами. А. Н. Бенуа вспоминал, как на только что построенной даче его дяди еще не успели вырасти кусты и деревья стояли только старые, сохраненные при строительстве, но терраса в первый же год была завита лианами. Уже на следующее лето «на клумбах сада росли, распространяя дивные ароматы и горя всеми красками чудесные цветы. Дорожки были тщательно выполоты и посыпаны красным кирпичом, а кусты кротегуса, служившие изгородью, так разрослись, что через них не было возможности пробраться. Особенную прелесть придавало даче дяди Сезара необычайное количество цветов, за которыми ходил специальный садовник. И как же пахли все эти цветы! Осо­бенно мне памятны с тех пор пряный запах гелиотропа, аристократический горьковатый резеды и сладко-дурманящий душистого горошка. Все эти божественные ароматы почему‑то не пользуются фавором людей середины XX века, помешавшихся на том, чтобы цветы были как можно более пышны и красочны, даже в ущерб их аромату. Здесь же все эти благовония сливались в настоящую симфонию, к которой в начале лета присоединялся запах цветущей черемухи и сирени, а позже густой, бальзамический дух липового цвета».

Постепенно сложились династии садовников, работающих во втором, а часто и в третьем поколении. Петербургскими садовниками были Визе — отец, сын и внук; Франц Катцер был старшим садовником Павловского парка и вице-президентом Российского общества садоводства, его сын Рудольф Катцер работал в Ленинграде уже после революции; Абели — отец и сын; Эйлерсы, Фрейндлихи. Известны Эдуард фон Регель, приглашенный из Швейцарии в середине XIX века, чтобы возглавить работу Императорского ботанического сада, и его сыновья, продолжившие семейную традицию в области российского садового искусства.

К началу XX века «ароматная мода» проделала невероятный вираж. Совершенно изменились пристрастия в парфюмерии, по‑другому запахли духи, а садовников увлекало смешение ароматов, они сажали вместе различные душистые растения: разные сорта гвоздики, левкой, душистый горошек, пионы, флоксы, резеду, создавая новую палитру запахов.

В это же время изменились колористические решения, как в прикладном искусстве, так и на клумбах. Любимые цвета модерна плавно перетекали от розового к фиолетовому через пурпурный или от голубого через все оттенки синего к фиолетовому и черному. Символами стиля модерн стали лилии — от самых крупных до самых мелких — и разный по форме и цвету ирис. Однако с новыми модными пристрастиями вполне гармонично соседствовали старые любимые, никогда не выходившие из моды розы всех оттенков красного, желтого и оранжевого.

По проекту Рудольфа Катцера перед Казанским собором только из цветочных многолетних культур было высажено более 500 экземпляров растений, в том числе различные сорта ириса германского, лихнис Юпитера для серебристого акцента, пионы. Сорта того времени отличались тем, что цветки были меньше, цветоносы короче, но они обильно цвели, не падали от дождя и ветра и опрятно выглядели после отцветания. Для осеннего цветения были высажены гипсофила метельчатая и флоксы.

Вообще, к смене сезонов относились с большим вниманием. Садовые мастера старались начать весну как можно раньше, высаживая сотнями луковиц подснежники, пролески, другие луковичные, заполняя ветреницами все свободные пространства под кустарниками, и по возможности позднее закончить сезон. Они стремились подчеркнуть в саду выразительность смены времен года. Например, для прикрытия отмирающих летом листьев сангвинарии рядом с ней высаживали крупные папоротники. Сад рассматривался как неотъ­емлемая часть жизни его хозяев, они жили вместе с садом и вместе переживали все перемены.